Когда я оказался под заклятием, то уже через несколько мучительных дней смирился с мыслью, что моя жизнь, в полном смысле этого слова, кончилась. Я уже был не принцем, имеющим богатейший замок с сотней умелых, слуг, а был монстром, заживо похороненным в своём мрачном логове. Я не видел больше людей - все слуги стали странной говорящей утварью, а то, что отражали мои зеркала, заставляло меня разбивать их в груды осколков. Блуждая по собственному замку, я не узнавал его. Всё, всё вокруг изменилось... Скульптуры стали уродливыми химерами, парадные залы и просторные коридоры – мрачными и запущенными, напоминая сырые подземелья. Но всё эти превращения не могли сравниться с моим собственным.
Первые дни я даже не мог ходить – столь чуждым было это огромное, неуклюжее тело. Лишь постепенно я освоил силу своих лап, научился издавать не только рычанье, но и понятную мои слугам, речь. Глаза привыкли к полумраку, который затопил замок.
Единственными вещами, которых не коснулось заклятие, были потреты. Портреты бывших владельцев замка и их родственников, возможно, и моих... Мой портрет, висящий в моей комнате, ставшей логовом. Портрет надменного мальчишки одиннадцати лет с пронзительным взглядом. Портрет человека. Он убивал меня, и в то же время вдыхал в меня странную надежду.
 

Время шло, и я с ужасом понял, что я – единственный в замке, кому требуется еда. Утвари, посуде и мебели, в которых были обращены слуги, ничего не было нужно. А мясо, овощи и другие продукты, которыми меня при человеческой жизни снабжали селяне, заканчивались, да ещё и часть их была испорчена крысами. Того, что произрастало в теплицах, моему звериному желудку было мало, а слуги, естественно, уже не могли охотиться или заказать у селян провизию.
И тогда впервые я вышел из замка в ближайший лес. Меня гнал голод. Именно из-за голода я и запомнил так остро свою первую охоту, которая, конечно, закончилась неудачей. Никто не учил меня охотиться на зверей как зверь. Птицы издали узнавали о моём приближении, а мелкая дичь уносилась прежде, чем я успевал рвануться к ней. Но лес всё-таки взбодрил меня. Множество новых запахов, которых я никогда не чувствовал, будучи человеком, вливались в мои ноздри. Глаза различали не только малейшие завитки тумана, но и каждую веточку на кустах засыпающего, сырого декабрьского леса. Навострив уши, я услышал скрип деревьев, своё тяжкое дыхание, тоскливый птичий гомон в холодном небе, и ещё невероятное количество других живых звуков. Лес дышал, шуршал, трепетал, поскрипывал.
Но чувство голода было сильнее всех этих новых ощущений. Отчаявшись поймать даже старую мышь, я грыз кору, находил засохшие ягоды и мелкие орехи, пил из студеного ручья. Кажется, издали я видел волка, который тут же бесшумно скрылся. После этого я вдруг словно ощутил всю свою беззащитность перед окружающим меня огромным лесом. Будучи принцем, я всегда брал с собой на королевскую охоту нескольких надёжных слуг, а сейчас... сейчас я был просто диковинным неуклюжим зверем, абсолютно не знакомым с лесной жизнью, полной опасностей для любого живого существа. Я понял, что сам могу стать чьей-то добычей. Эта мысль унизила меня, но всё же заставила стремглав броситься назад, к замку. Дорогу домой я нашёл быстро, хорошо различая свои следы, непохожие ни на одни другие следы в округе.
 

Вернувшись, я застал слуг в замешательстве – они не могли представить, куда и исчез и что им теперь делать. Ничего не объясняя, я с рёвом приказал раздобыть еды и уединился в логове, вспоминая все подробности моей первой лесной вылазки. Те жалкие ягоды, коренья и орехи, что я разыскал под листьями, оказались довольно сытными, но пасть соскучилась по мясу. Выйдя на балкон, я устремил взгляд в лес, сокрытый серым туманом. Теперь я смотрел на гребни сосен, резные силуэты голых деревьев и волны холмов более пристально. “Я хочу узнать тебя, Лес... я научусь.” - хрипло шептали мои губы. Когда я вернулся с балкона в мрачную комнату, то задержал взгляд на Портрете. И увидев молодой, заносчивый взгляд, испытал злость. Да, я сделал ещё один шаг прочь от моей бывшей человеческой сути. Но это поможет мне выжить. Значит, моя жизнь всё-таки продолжается?

Слуги всё-таки узнали, что я был в лесу и что я решил сам добывать себе пропитание. Не думаю, что многие из них были рады... Неужели они надеялись, что все свои силы я брошу на поиск мифической девушки, что снимет заклятие? И ведь колдунья запросила то единственное, что всегда, с самого рождения, было чуждо мне.
Под вечер ко мне явился слуга Жак, бывший старший охотник, нынче – говорящее ружьё, резкими рывками передвигающееся по комнате. Я никогда не мог учуять в нём страха передо мной, и это злило моё сердце. Он просто сказал мне, что хочет помочь с охотой, что он знает лес и звериные повадки. Я замер от волнения и приказал продолжать.

С тех пор Жак стал учить меня. Это было унижением – делать то, что велит мне старый слуга. но вскоре я понял, что в его словах и советах смысл. К моему удивлению, мои тренировки начались не в лесу, а в замке. Жак заставлял меня карабкаться по древним стенам, прыгать по лестницам, приближаться незаметно, соизмерять свои силы, охотиться на крупных крыс и летучих мышей, которых в замке становилось всё больше. Я наконец овладел своим звериным телом, и даже проникся неким уважением к его силе. И в конце января Жак сказал мне, что пришла пора наведаться в лес.
Я был рад, что вновь покину свою темницу, но обязанность брать с собой Жака-ружьё добавляла обидную горечь.

Слуги с тревогой смотрели мне в след, когда я вышел во двор и направился к мосту, соединяющему замок с окрестным лесом. Конечно, были и тайные пути, но я не хотел сейчас ими пользоваться. Кем бы я ни был, я до сих пор хозяин замка, а не беглец.
 

Январский лес встретил нас сырым запахом снега, треском сухих сучьев на ветру и колким морозом... Хотя, наверное, всё это чувствовал только я – что может чувствовать ружьё, кроме ржавчины? Однако Жак испустил довольный вздох. Я шел по унылому лесу на четырёх лапах, держа Жака в зубах, и учился заметать следы хвостом. Слуга порой обращал моё внимание на разные звуки и лесные приметы. Глупец... он не знал, что я уже замечаю их раньше него. Около горного оврага Жак устроил мне недолгую тренировку. Всё оказалось куда сложней, чем в родном замке! Лапы скользили по заиндевевшим стволам, я проваливался в снег по пояс, мои мышцы чуть не свело от купания в ледяном ручье. Я был так зол, что хотел закинуть говорящее ружьё в воду, как вдруг он... похвалил меня. Но никакого чувства во мне его слова не вызвали – я и так знал, что хорошо над собой поработал.

Когда начало смеркаться, мы остановились на вершине одного откоса. Я сел под сосной на корточки и положил ружьё на большой валун, слегка запорошенный снегом. Сердце в мохнатой груди радостно билось, разгоряченное тренировкой и свежим лесным воздухом. Мы смотрели, как темнота сгущается над лесом, как постепенно блекнут все краски, кроме синего. Наконец Жак спросил меня, не хочу ли я вернуться в замок.

Замок... Тоскливая комната с разломанной мебелью, паутиной и Портретом... Разбитые зеркала, в дерзких осколках которых всё-таки успеваю различить блеск клыков и диких глаз. Уродливые горгульи, ухмыляющиеся мне из темных углов... А ещё... любимый жаркий камин в гостиной, горячая ванна с душистыми травами и органная музыка, которую почему-то кроме меня никто не слышит...
Я поднялся на ноги, стряхивая налетевший снег, взял ружье, кажущееся игрушкой в моей огромной лапе, и медленно побрёл назад, уже не заботясь о следах – их скроет ночная метель.

Идя по неглубоким сугробам, я думал о том, сколько же узнал Жак за свою охотничью жизнь, и сколькому ещё предстоит научится мне. И вдруг словно почувствовал его обиду. Обиду на меня, своего господина, из-за которого он теперь превращён в старое, по сути бесполезное, оружие. Отныне Жак проводит жизнь в шкафу на пыльной полке, а не охотясь в любимом лесу. Я лишь сжал ружье крепче. Завидовал ли он сейчас мне? Согласился бы поменяться со мною местами? Мы молчали всю дорогу.

И только когда вдали показалась громадина замка, я услышал тихое “Спасибо”. Может быть, Жак благодарил меня за то, что я съизволил взять его с собой. А может, лес, на который уже опускалась черная зимняя ночь.

С тех я стал бывать в лесу чаще, и не всегда брал с собой Жака – мне уже хватало знаний, и ружьё стало обузой. Я охотился на шустрых белок и диких кабанов, и однажды мне удалось завалить молодого оленя. А порой я возвращался в замок раненый другими зверями, голодный и злой. В такие минуты я срывался на слугах, и те в конце концов решили не попадаться мне на глаза попусту.

Время шло, и однажды утром я понял, что наступила весна. Не такая яркая и солнечная, как раньше – холодный туман, окутавший замок вместе с заклятием, не исчез – но в воздухе уже ощущалось дыхание чего-то нового. Я бросился к выходу из комнаты-логова, и уже в темном коридоре чуть не запнулся о ружьё. Это был Жак. На моё рычание он ответил просьбей взять его с собой. Не обращая внимания на слугу, я двинулся дальше, но но попросил снова. И сказал, что это в последний раз. Нахмурившись, я подобрал ружьё и бросился дальше – прочь от мглистых залов и пыльных комнат.
 

Лес пах тающим снегом, журчал потоками воды и улыбался чистым небом. В проталинах виднелась прошлогодняя трава – поникшая, но зелёная и живая. Свежий ветер обдувал моё тело, играя шерстью и гривой. И я наконец-то увидел набирающее силу солнце... Птицы перекликались друг с другом, празднуя пришествие тепла и света. Новые ароматы опьяняли меня, я уже не думал ни о какой охоте – просто шёл, жадно ловя глазами все признаки наступления весны. Жак что-то говорил, но его я не слушал – ушам куда приятнее был звон капель, журчание воды, птичий перезвон, шум ветра в ветвях. Когда лазанье по горам наконец утомило меня, я примостился на одной из скал, положив Жака на землю. Перед нами внизу расстилался лес, просыпающийся от долгого зимнего сна.

И тут Жак заговорил снова. Вернее, просто попросил оставить его здесь. Это изумило меня, и я взрычал, глядя на неподвижное ружьё. А он сказал, что давно размышлял о своей жизни, и предчувствует близкую кончину. Я замер. Конечно, я знал, что охотнику много лет, он уже был взрослым, когда я только осознавал мир. Но разве заколдованный человек, превращенный в вещь, может умереть?! И тут Жак поведал мне, что просто чувствует, что это так. И что он хотел бы последние дни провести в живом лесу, а не в замке. “В мертвом замке” - чуть было не сказал он, и я скрипнул зубами. В моей голове промелькнула мысль о сотне слуг, которые никуда не исчезли, а просто потеряли свой человеческий облик... Я даже не знаю до конца, кто во что был превращён. И порой отличить заколдованного слугу от обычного предмета невозможно. Мой взгляд снова упал на ружьё, тускло поблёскивающее под весенним небом. Вернётся ли после смерти Жаку его человеческое тело или он так и останется безмолвным оружием? И не лгал ли он на счёт своих предчувствий, лишь бы не возвращаться в замок?

Налетевший ветерок закачал кроны деревьев. Жак ждал моего ответа.
“Ты всё ещё мой слуга, Жак. И я приказываю тебе отныне оставаться здесь,” - наконец бросил я. Приметив дупло в толстом высоком дереве, я стал карабкаться по стволу, сжимая ружьё челюстями. Вскоре я прочно установил его в проёме, направив на восток. Мне было неудобно сидеть дереве, но я задержался, ожидая от старого слуги хоть какого-то ответа. И вместо него заговорил сам: “Если в тебе ещё осталась хоть одна пуля, выстрели, когда... за тобой придёт смерть. Это мой приказ. Замок не так далеко, я услышу.”

Но Жак предупредил меня, что выстрел могут услышать и селяне с ближних земель. Тогда они решат, что кто-то отважился охотиться в моём запретном лесу, и, набравшись смелости, сами придут сюда с ружьями. Я поразмыслил и не смог не согласится со старым слугой. “Ты хорошо служил мне. Прощай.” - в конце концов рыкнул я и, оттолкнувшись от ствола, спрыгнул на землю, раскидав вокруг лесной сор.
С тех пор я дал себе обещание не ходить на то место, где оставил его. И больше никогда в жизни не слышал его хриплого, мудрого голоса. Не знаю, умер ли он или до сих пор смотрит из дупла на изменчивое небо и шумящий кронами лес... Остальные слуги не спрашивали меня о нём, словно Жак предупредил их заранее.
 

Итак, я лишился своего единственного учителя, и очень скоро понял, как был самонадеян. Жак наверняка поведал мне не все тайны леса... да и как можно рассказать о всех его секретах, если лес живой, и неуловимо изменяется с каждым днём? Поэтому я продолжил ходить в лес не только ради добычи, но и ради знаний. Прячась, я наблюдал за медведем, ловящим рыбу в реке, за другими животными, и учился уже у них. Вскоре я запомнил расположение холмов и оврагов, места обитания разных зверей. Должен признаться, звери боялись меня, и никогда не позволяли приблизиться. Я пытался научиться говорить по-медвежьи и общаться с волками, но так ничего и не добился. Всё равно я был чужд им так же, как и людям.

К концу весны лес украсился дикими цветами и шумел зеленью. У обитателей леса родились детёныши – маленькие хранители жизни. Я видел, как животные и птицы заботятся о своём потомстве, воспитывают, учат их охотится, и в моём сердце разливалась глухая тоска. Всё вокруг праздновало жизнь и юность, и это чужое торжество повергло меня в бездну ярости. Я гнал и раздирал животных, ломал деревья и топтал цветы за то, что они могут жить... Жить так, как должны, той жизнью, что уготовила для них природа. Я завидовал лесу! Каждой его травинке, каждому муравью и медведю.

Очнулся я от своей слепой ярости глубокой ночью, в сыром овраге, на дне которого скопилась грязная вода. Моя лапа ещё сжимала тушку какого-то зверя. Отбросив её от себя, я с ужасом припомнил всё, что сотворил в безумном гневе. Наверняка селяне слышали мой рёв... Как можно быстрее я добрался до замка, стараясь не замечать красоту ночного весеннего леса, и, стрелой промчавшись по коридорам, рухнул в изломанный будуар своего логова.

Когда я смог оторвать лицо от старого тряпья, первое, что бросилось в мои воспалённые глаза – Портрет. Злой мальчишка на нём стал старше! Стал таким, каким я мог бы быть сейчас, если бы не заклятие. От моего яростного рёва закачались рваные занавески, разлетелись страницы книг на полу, но Портрет всё так же надменно улыбался мне. Как я его ненавидел... как я ненавидел самого себя... Отвернувшись, я наконец провалился в черный сон без видений.

Я отважился придти в лес лишь спустя месяц. Боялся, что лес помнит мою ярость, злость на его благополучие. Но лес принял меня. Его сырая земля всё так же приятно холодила подушечки моих лап, мохнатая хвоя расчесывала гриву, трава гладила мои бока, а весёлый ручей утолял жажду. Я лег на спину и долго смотрел на небо, провожая глазами птиц в вышине и слушая лесные звуки. Я был рад и утешен лесом. Теперь, видя чьих-то детенышей с их родителями, я лишь грустно улыбался. Да, пусть моя жизнь никогда не будет столь полной, у кого-то это счастье есть. Я могу урвать хоть кусочек этой радости, видя его. Звери по-прежнему разбегались, заметив меня, и я больше не пытался общаться с ними. Если вспомнить, то и в человеческой жизни я был один. Слуги раздражали меня своим покорством, воспитателей, равно как и любого, кто посягал на мою свободу, я ненавидел с раннего детства. Но здесь, в лесу, я мог хоть ненадолго забыть о тяжелом заклятии, о прошлой жизни – пышной, богатой, но всё равно пустой. А лес... он никогда теперь не казался мне пустым – ни холодной зимой, ни жарким летом.

С тех пор я уходил в него надолго, исследуя те горы, что лежали в стороне от поселений моих бывших подданных.

Я возвращался в замок с кусками несъеденной добычи, смотрел, как за прошедшие дни изменился Портрет – на него мне смотреть было легче, чем на Розу или в Волшебное зеркало. С раскиданными по полу обглоданными костями и лесным мусором моя комната, некогда лучшая в замке, всё больше напоминала берлогу. Но очень скоро каменные стены и давящие потолки вновь начинали угнетать меня, и я опять покидал замок, зная, что неминуемо вернусь... Я пытался, пытался научиться жить как дикий зверь, навсегда поселиться в горном лесу, но через какое-то время (иногда спустя долгий срок, иногда очень быстро) замок звал меня назад... Звал голосами моих слуг, взглядом злого мальчишки с Портрета, звал так громко, что я уже не мог слышать ни лесных птиц, ни своего рыка.

Шли годы. Портрет злого мальчишки – теперь уже взрослого парня - я давно порвал, но в силах выносить его нового, полного безнадёжности, взгляда. Слуги за моей спиной, поначалу так ръяно обсуждавшие всевозможные планы снятия заклятия, тоже сникли, потеряв всякую веру – кто, уединившись от всех, забился на чердак или в угол всеми забытой комнаты, кто уснул вечным сном, превратившись в безмолвную мёртвую вещь.
 

И только лес, совсем отвыкший от людей, стал опаснее и привлекательнее, ещё тщательнее укрыв собою мой замок от окрестных селян. Я часто беседовал с ним – с лесом, а порой с каким-то деревом или зверем (нашлись такие, которые всё же привыкли ко мне) в отдельности. О своём человеческом прошлом я вспоминал редко, и старался подчистую изжить эти колючие осколки своей памяти, заменяя их воспоминаниями о дикой охоте, о тоскливом вое на луну, о вкусе свежего мяса и студеной воды из горного родника. А в родном замке меня снова ждали жаркий камин, горячая ванна с душистыми травами и органная музыка.

Не так уж это и плохо... просто жить. И я по-прежнему принц... принц моего сурового леса.

 

бестиар Ветер, январь 2008

Обсудить рассказ на форуме